22мая 1975
На следующий день Андрея вызвали к следователю. Он шел в милицию писать чистосердечное признание. Но каким-то чудом оказалось, что его вызвали лишь как свидетеля, а происшедшее классифицировали, как несчастный случай. Андрей дрожащей рукой, то, краснея, то, белея, подписал бесстыдную ложь, оправдывая себя лишь любовью к дочери.
Лето 1975 года – осень 1979 года
За лето удалось обменять квартиру, доставшуюся от дяди Сени и тети Розы на дом в приморском городишке, да еще и с доплатой. Андрей очень сильно изменился за эти последние несколько месяцев, осунулся и поседел. Теперь он кроме пива пил вино, водку и коньяк. Правда, теперь его никуда не «несло», как в молодости. Работы он пока не нашел, а деньги были и поэтому он очень редко выходил из дому, словно пытался спрятаться от самого себя. Взяв дочку на руки, охмелевший Андрей, просиживал целыми днями у камина рассказывая ей сказки. Вечером они шли на берег моря, чтобы попрощаться с заходящим солнцем. Однажды он рассказал дочке историю о девочке Асоль, которая каждый день ходила на берег моря, ожидая своего принца. Все считали ее сумасшедшей, но она все таки дождалась и он забрал ее на корабле с алыми парусами в чудесную страну. Эта чудесная история произвела на девочку неизгладимое впечатление и она стала ждать своего принца.
Перед сном, закрыв глаза, Аня представляла его и даже с ним разговаривала. Это был очень смелый и добрый мальчик с длинными пепельно-русыми волосами и красивыми светлыми глазами, которые меняли свой цвет в зависимости от настроения и освещения от серого до бирюзового. Этот юный принц стал самым близким и единственным Аниным другом, конечно, не считая, папы. Новый друг был старше ее на несколько лет и жил в большом и красивом дворце, где далеко-далеко за морем. Аня пока не знала, как его зовут, ее Грея, но была уверенна, что он обязательно приплывет за ней на своем корабле с алыми парусами, когда она станет взрослой. Девочке очень хотелось вырости поскорее и она каждый день делала отметки на дверной коробке, приподымаясь на носочках все выше и выше.
Росла она действительно быстро и в девять лет уже стояла первой по росту на физкультуре, что вызывало не мало насмешек, среди одноклассников. «Швабра» и «каланча» - были самые безобидные из ее прозвищ.
На новом месте Андрей жил также нелюдимо, как и в городе. Но маленький приморский, злобный поселок городского типа, в отличии от большого, портового, добродушного кутилы, не прощал индивидуализма. Провинциальная гордыня никогда не прощает того, что безразлично большому городу, занятому своей значимой, суетной жизнью. У него просто не хватает времени рыться в чужом грязном белье. А здесь жили простые советские люди пропахшие морем, соленой рыбой, перегаром и сильными женщинами. Они не прощали тех, кто не был на них похож. Здесь ты весь вывернут наизнанку и о тебе знают все и даже больше: то, что ты даже сам о себе не знаешь. А если чего и не знают, то народная, богатая на выдумку фантазия дополнит твой и без того мало привлекательный образ.
«Цвет общества» поселка проводил выходные и праздники в „Рюмочной”, как ее ласково называли рыбаки и грузчики. На самом деле это была „наливайка” самого низкого класса: грязная, шумная, дурно пахнущая, но привлекательная до безумия. Это был единственный центр «культурной» жизни народа.
Появление нового завсегдатая, развязало злой, истеричный язык сплетни, особенно после того, как Андрей присек все панибратские попытки пьяных рыбаков познакомиться с приезжим поближе. А им так хотелось узнать, что-либо о его прошлой жизни! Они не прощали такой дерзости: «Простой советский человек не имеет права быть человеконенавистником! Если есть, что скрывать, значит у него «рыльце в пушку». Ач, тихушник, какой: рюмку выпил и домой. Боится выпить лишнего, значит есть о чем проболтаться! Зачем честному трудящемуся, скрывать от коллектива свою жизнь? В тихом омуте черти водятся. Наверняка проворовался там в своем городе, а еще того хуже может и замочил кого. Теперь его преступная совесть жрет его заживо, вот почему он злой и черный такой! Почему с нами не пьет, а домой убегает, а там глушит в тихаря? Да все потому же: если бы совесть была чиста, не боялся бы отдыхать с коллективом. Если совесть чиста, то хоть бочку выпей, бояться нечего! Если не пьет с нами - значит боится. А если боится, то значит есть о чем проболтаться, а если есть о чем проболтаться, значит совесть у него не чиста! И чего он со своей «спиногрызкой» приперся портить репутацию нашего города?!»
Рабоче-крестьянская логика всегда отражала живой и пытливый ум народа. Народ не преминул поставить печать отверженности не только на Андрея, но и на его «спиногрызку», которая так жаждала признания и любви. Жестокость не знает пределов и границ, когда вырывается из рамок приличия и безнаказанности. Детская жестокость в сто раз необуздание взрослой, ведь ее не сдерживают рамки благопристойности. Детская душа еще не перегруженная условностями, не видит полутонов. Там, где не живет любовь, первородный грех становиться полноправным хозяином и белое становиться черным, а черное - белым.
Посещать садик в городе Ане не довелось, а вот первый день в провинциальной школе она запомнила на всю жизнь. Дети забросали девочку грязью, не подпуская к себе, словно боялись заразиться ее необычностью.
Ане нравилось ходить в школу, она любила узнавать новое. Но учителя ее недолюбливали, она раздражала их своей безупречной правильностью. Она была слишком доброй, слишком милосердной, слишком послушной и слишком хорошо училась. Она даже не жаловалась, когда ее били и таскали за длинные каштановые косы. Невыносимая наглость!
Некоторым эта необычная и открытая девочка начинала нравиться, но никто не хотел подписывать себе смертный приговор, вступив в конфликт с общественным мнением и вскоре начинал ее обходить стороной. С «чужаками» лучше не связываться. Мало ли чего?
5 октября 1979 года
Аня спрятала растерзанное лицо, созданное для поцелуев, в складках широкой отцовской клетчатой рубахи. Она слышала, как бешено бьется его сердце. В нем любовь и нежность к единственному в мире драгоценному существу, из последних сил, пыталась побороть страшную, черную ненависть, которая уже однажды поселилась в этом сердце.
- Папа, а почему нас с тобой никто не любит? – всхлипнула Аня, вытирая засохшую кровь под носом.
- Они, доченька, просто не умеют любить, - Андрей дул на разбитую коленку, смазывая ее зеленкой.
- Пап, а почему они не умеют любить? Почему они не хотят научиться?
- Это, доченька, очень непросто, - отец вытащил водоросли из запутавшихся, выпачканных грязью, самых роскошных в мире, волос дочери.
- Но ведь ты же сумел научиться и меня научил? – не унималась Аня.
- Тебя я научил, а сам, как оказалось, так и не научился, - скрипнул зубами Андрей. - Я только тебя, Анечка и люблю, а всех остальных – терплю. Ты тоже терпи, – он поднял дочку на руки и закружил, как в детстве. Комната наполнилась чистым, как хрусталь смехом, слезы высохли, мир и радость наполнили все во всем. Девочка широко раскинув руки парила, словно птица в крепких отцовских руках. Когда она приземлилась, то получила награду – поцелуй в исцарапанный лоб.
- Держаться, дочь моя!
- Есть, капитан! – отдала честь, сияющая Аня.
Андрей улыбался, тяжело дыша:
- Ну, ты хоть одному из этих маленьких гаденышей «сдачи дала»?
- Сдачи? – Аня широко открыла свои большие глаза, - а они не давали мне никаких денег!
Андрей расхохотался и от ненависти, которая пыталась захлестнуть его не осталось и следа:
-Ты - моя радость! Святая невинность! «Дать сдачи» - значит зарядить в лоб, хоть одному из этих рогопилов, чтобы другим неповадно было.
- Зачем, папа? Разве они виноваты, что их никто никогда не любил? У кого они могли научиться? Я то знаю, что такое любовь, ты вон, как меня любишь, сильно-сильно, значит это я во всем виновата. Я стараюсь, но у меня не получаеться с ними подружиться. Ну, ничего! Я очень-очень постараюсь! Может тогда у меня получиться? Если я смогу их полюбить, то они тоже меня полюбят?
- Врядле. Горбатого только могила исправит. Эти маленькие уроды понимают, только, когда их тырят и матерят, чем я наверное и займусь в ближайшее время. Они уважают только того, кто сильнее их, только того, кто может сделать им больно!
- Не уважают, папа, а бояться.
- Ну, это практически одно и тоже!
- Нет, папочка! Уважать – значит любить, а когда любишь, разве будешь бояться? Ну, разве, что будешь бояться огорчить, того кого любишь. Когда любишь хочется песни петь и подарки дарить! Вот, папочка, это вот я для тебя собрала! – Аня протянула отцу красивые перламутровые ракушки, завернутые в перепачканный носовой платок. – Правда они красивые? Может я неправильно сделала, что не отдала их детям? Может, тогда бы они со мной подружились? Ну, зачем же они хотели у меня их отнять? Ведь там на берегу этих ракушек видимо невидимо, собирай сколько хочешь! Может им было тяжело? Но почему же они тогда не попросили меня им помочь? Я бы помогла. Я так хотела, папочка, тебе сделать подарок, – Аня опять расплакалась, но вытерла быстро слезы и подперла щеку рукой, протянув отцу одну самую большую ракушку: – Ты послушай, как они красиво поют, так тихонечко, шепотом. Одни поют веселые песни о море, а другие – задумчивые о ветре, который носит по волнам корабли. Много-много кораблей, у каждого человека есть свой корабль. У одних - фрегаты, у других - галеры, а у третьих - бригантины. У некоторых - просто шлюпки, без парусов, но с веслами. Без парусов тяжело, ветру надежды некуда дуть, тогда надо очень сильно и быстро грести. Это тяжело и долго, но все таки можно доплыть. Долго будешь добираться, из сил выбьешься, но доплывешь все равно! Даже если сильно устанешь, главное не потерять желание бороться и плыть дальше. В море много островов есть, у каждого - свой. А у меня - целых три, чтобы на них все моим друзьям места хватило. Они называются Вера, Надежда и Любовь. Мы туда с тобой, папочка обязательно доберемся. Иначе зачем же тогда мы на свете живем?
Андрей застыл с открытым ртом: «Я же эти острова еще в детстве придумал, когда „Робинзона Крузо” прочитал, только никогда ей об этом не рассказывал! Где она это услышала? Может я во сне разговариваю? Может она читает мои мысли? Нет, просто она моя дочка, моя кровь течет в ее жилах! Дядя Сеня говорил, что в крови - душа, значит и мысли и мечты у нас одинаковые! Какая у меня классная дочка!» Отец с гордостью, крепко-крепко прижал к груди свое сокровище:
- Ты у меня такая умная! Такая красивая! В кого это интересно ты удалась?
- Умная в тебя, конечно, ведь у меня больше никого нет, а красивая, наверное, в маму, хотя ты тоже ничего! Пап, а где наша мама? Ведь ты же сам не смог бы меня родить?
Андрей больше всего боялся того часа, когда Аня задаст ему этот вопрос. И вот этот час настал. Пришло время отвечать. Врать он не хотел, а правда была слишком страшной, во всяком случае сейчас: « Может, лучше все рассказать, когда она чуть подрастет?»
- А мама хорошая была?
- Да, дочка, очень хорошая: красавица и умница!
- А ты ее любил?
- Да, очень любил!
- А почему же она тогда от нас ушла? Куда она уехала?
Андрей проглотил ком в горле:
- Она, Анечка, улетела, – выпалил Андрей и сам испугался того, что сорвалось с языка. «Теперь придется все объяснять или врать!»
- Куда, улетела? На небо?
- Я не знаю, куда улетают те, у кого не хватило сил жить на земле, – Андрей быстро вытер выкатившуюся слезу.
Аня широко открыла глаза и серьезно по взрослому спросила:
- Мама убила себя?
- Кто тебе сказал? Кто? Покажи мне его! - Андрей крепко сжал дочку за плечи и стал трусить словно спелое деревцо.
Таким Аня отца еще никогда не видела. Она осторожно убрала его руки:
- Пап, мне же больно! Мне никто об этом не говорил. Честное слово, я сама догадалась, я же - умная! Ведь если нет сил жить, то остается, только умереть? Но смерть ведь не приходит тогда, когда тебе этого захочется! Тогда надо ее позвать. Мне, папа, тоже иногда этого хочется, только я с тобой не хочу расставаться. Если я позову смерть сама, то мы можем, потом с тобой больше не встретиться. Мы можем там с тобой разминуться. Мы тогда можем попасть совсем в разные места. Вдруг я заблужусь и не найду тебя там больше никогда?
Андрей обнял дочку, нежно погладил ее по волосам и заглянул в печальные, уже очень взрослые глаза:
- Солнышко, кто тебе об это рассказал?
- О чем, папа?
- О том, что мы куда-то попадаем после смерти? Вас же в школе такому не учат?
- Нет, не учат. Мне дедушка и бабушка рассказывали и вообще я просто об этом знаю. А как же иначе? Просто не может быть,чтобы мы без всякого смысла существовали! Что же, получается: живешь, кушаешь, гуляешь, выходишь замуж, рождаешь детей, воспитываешь их, любишь внуков, умираешь. И все? А потом превращаешься в удобрение для почвы? И в этом весь смысл жизни? Нет, этого просто не может быть! В этой книге вся правда написана! Не верю я, что произошла от обезьяны! – Аня вскочила и побежала к книжному шкафу.
Такой возбужденной Андрей дочку не видел никогда и не на шутку перепугался ее не детским речам. Девочка вернулась с толстой книгой в руках, в черном кожаном переплете. Золотыми буквами на ней было написано „ Библия ”. Щеки у Ани горели, а глаза светились каким-то невиданным светом. Андрей узнал бы эту книгу среды тысячи, это была Библия дяди Сени, та которую он купил на привозе. Андрей взял ее дрожащими руками и протер рукавом пыль с обложки. Книга была теплая, словно живая. Его накрыла кака-то удивительная волна света и счастья. Стало легко и хорошо, как тогда, когда он впервые в жизни увидел свою дочь и захотелось плакать. Но вдруг он испугался:
- Аня, поставь на место! – Андрей сам не узнал своего голоса, но узнал тот, который заговорил в нем еще тогда в пивной, в тот самый страшный в его жизни день.
- Почему, папа? Смотри, вот здесь написано...
- Нет! Не надо ее читать! – вопил кто-то истерически внутри Андрея. – Мы там все равно ничего не поймем!
- Что же здесь непонятного? - изумленно и спокойно продолжала Аня: „ Отче наш, сущий на небесах, да святиться имя Твое...” Андрея затрясло так, словно у него температура подскочила за сорок.
- Там, что на русском языке написано?
- Ну? А на каком же? Только некоторые буквы немножко другие. Раньше так писали, а теперь - нет.
- Странная какая-то Библия. Я когда-то в детстве пытался читать, так там одна тарабарщина была: „ Иже еси на небеси...” Я еще, помню, прикалывался, – Андрей листал судорожно страницу за страницей, – ну, как же это врагов можно возлюбить? Это же бред какой-то!
- Думаю, это значит - прощать их, не отвечать злом на зло, надеяться, что они исправятся, не мстить им. Ну, протянуть руку врагу, если он в беду попал, не дать ему погибнуть и сделать его своим другом! – Аня возбужденно жестикулировала. Андрею стало страшно: „ Это моя совесть!”
- Руку протянуть, говоришь? – он скрипнул зубами и захлопнул Библию. В глазах сверкнули злые огоньки. – Нет, дочка, это книжка не для меня! Я руки не протянул. Я дочка грешник и со своим грехом и умру. Ад по мне уже давно плачет. Это ты у меня – святая, ты ее и читай. Читай, может не наделаешь таких глупостей, как я наделал в своей жизни! Может у тебя жизнь будет долгая и счасливая, а мне ворота в рай закрыты!
- О чем это ты папочка? – Аня насторожилась и как-то вся сжалась словно услышала самое страшное из того, что могла услышать. Андрей решил, что самое время перевести неприятную тему в другое русло с темы:
- Ладно, Ань, не будем о грустном! Идем к морю, прогуляемся! А? А то тошно мне как-то и душно.Ты дочка на меня не сердись: я себе сейчас сбегаю, „чекушечку” коньячка куплю, хорошо? Не больше, обещаю! Хорошо? – Андрей умоляюще заглянул в глаза дочке.
Аня тяжело вздохнула и улыбнулась
- Обещаешь?
- Обещаю!
- Слово пацана?
- Слово Андрея Хвыли! А это куда круче!
В этот чудный осенний вечер они долго гуляли по берегу моря, любовались ночным небом, загадывали желания, когда падали звезды. Андрей рассказывал дочке мифы и легенды о богах и древних героях именами, которых люди называли тысячи звезд, планет и созвездий. Все это было очень интересно, но как-то не грело Аню. Она знала, что все эти боги не настоящие, что есть только один настоящий, Живой Бог, Творец всей этой бесконечной красоты. Загадочно улыбаясь она молча слушала. Аня не хотела больше расстраивать папу, он и так сегодня слишком много пережил. Она была счастлива, папа сдержал слово и растянул «чекушечку» на весь вечер. Андрей даже не был похож на пьяного, просто был очень радостный, веселый и разговорчивый. Девочке так хотелось, чтобы он остался таким на всегда, но без «чекушечки»! Она мечтала, что наступит это время и все будет хорошо: „ Папа обещал, что бросит пить, а он всегда держит свое слово!” Аня никогда не сомневалась в своем папе, ведь он никогда ее не подводил.
Дорогие читатели! Не скупитесь на ваши отзывы,
замечания, рецензии, пожелания авторам. И не забудьте дать
оценку произведению, которое вы прочитали - это помогает авторам
совершенствовать свои творческие способности
Поэзия : В Австралии на улицах Сиднея (стих Веры Кушнир) - Надежда Горбатюк Несколько лет назад в баптистской церкви в Кристал Паллас на юге Лондона подходило к концу утреннее воскресное служение. В это время в конце зала встал незнакомец, поднял руку и сказал: «Извините, пастор, могу я поделиться небольшим свидетельством?» Пастор взглянул на часы и ответил: «У вас есть три минуты.» Незнакомец сказал: «Я лишь недавно переехал в этот район, я раньше жил в другой части Лондона. Сам я из Сиднея, Австралия. И несколько месяцев назад я навещал родственников и прогуливался по Джордж Стрит. Это - улица в Сиднее, которая пролегает от бизнес кварталов до Рокса. И странный седовласый мужичок вышел из магазина, сунул мне в руку брошюру и сказал: «Извините меня, сэр, вы спасены? Если бы вы умерли сегодня, пошли бы вы на Небеса?». Я был потрясен этими словами. Никто мне никогда этого не говорил. Я вежливо поблагодарил его и всю дорогу в самолете до Хитроу я был озадачен этим. Я позвонил другу, который жил неподалеку от моего нового места жительства, и, слава Богу, он оказался христианином. Он привел меня ко Христу. Я - христианин и хочу присоединиться к вашему собранию.» Церкви обожают такие свидетельства. Все аплодировали, приветствуя его в собрании.
Тот баптистский пастор полетел в Аделаиду в Австралии на следующей неделе. И десять дней спустя посреди трехдневной серии собраний в баптистской церкви в Аделаиде к нему подошла женщина за консультацией. Он хотел удостовериться в каком положении она находится перед Христом. Она ответила: «Я раньше жила в Сиднее. И всего пару месяцев назад я посещала друзей в Сиднее, и в последние минуты делала покупки на Джордж Стрит, и странный небольшого роста седовласый старичок вышел из дверей магазина, подарил мне брошюру и сказал: «Извините меня, мадам, вы спасены? Если бы вы умерли сегодня, вы бы пошли на небеса?» Меня взволновали эти слова. Вернувшись в Аделаиду, я знала, что в квартале от меня находится эта баптистская церковь, я разыскала пастора, и он привел меня ко Христу. Так что, сэр, я христианка.» На этот раз этот лондонский пастор был очень озадачен. Уже дважды за две недели он услышал одно и то же свидетельство.
Затем он полетел проповедовать в баптистскую церковь Маунт Плезант в Перте. И когда его серия семинаров подошла к концу, пожилой старейшина церкви повел его обедать. Пастор спросил: «Старина, как ты получил спасение?» Он ответил: «Я пришел в эту церковь в пятнадцать лет через Бригаду Мальчиков. Но я никогда не посвящал себя Иисусу, просто запрыгнул в фургон вместе со всеми. Из-за своей деловой хватки я достиг влиятельного положения. Три года назад я был в деловой поездке в Сиднее, и надоедливый несносный старичок вышел из дверей магазина, дал мне религиозный трактат (дешевая макулатура!) и пристал ко мне с вопросом: «Извините меня, сэр, вы спасены? Если бы вы умерли сегодня, вы бы пошли на небеса?» Я пытался сказать ему, что я баптистский старейшина, но он меня не слушал. Всю дорогу домой до Петра я кипел от злости. Я рассказал это пастору, думая, что он поддержит меня, а мой пастор согласился с ним. Он годами волновался, зная, что у меня нет взаимоотношений с Иисусом, и он был прав. Таким образом, мой пастор привел меня к Иисусу всего три года назад».
Лондонский проповедник прилетел обратно в Великобританию и выступал на Кессекском съезде в округе Лэйк и рассказал эти три свидетельства. По окончании его семинара четыре пожилых пастора подошли и сказали: «Кто-то из нас получил спасение 25, кто-то 35 лет назад через того же мужчину небольшого роста, который дал нам трактат и задал тот вопрос».
Затем на следующей неделе он полетел на подобный Кессекский съезд миссионеров на Карибах и поделился этими свидетельствами. В заключении его семинара три миссионера подошли и сказали: «Мы спаслись 15 и 25 лет назад через тот же вопрос того невысокого мужчины на Джордж Стрит в Сиднее.»
Возвращаясь в Лондон, он остановился в пригороде Атланты Джорджия, чтобы выступить на конференции корабельных капелланов. Когда подошли к концу три дня, в течение которых он поджигал тысячи корабельных капелланов для завоевания душ, главный капеллан повел его на обед. И пастор спросил: «Как вы стали христианином?» Тот ответил: «Это было чудо! Я был рядовым на военном корабле Соединенных Штатов и жил распутной жизнью. Мы проводили учения на юге Тихого океана и пополняли запасы в доке Сиднейского порта. Мы с лихвой оторвались в Кингз-Кросс, я был пьян в стельку, сел не на тот автобус и сошел на Джордж Стрит. Когда я вышел из автобуса, я подумал, что вижу приведение: пожилой седовласый мужичок выскочил передо мной, всунул мне в руку брошюру и сказал: «Матрос, вы спасены? Если бы вы умерли сегодня, вы бы пошли на Небеса?» Страх Божий обрушился на меня тут же. От шока я протрезвел и побежал обратно на корабль, разыскал капеллана, который привел меня ко Христу, и я вскоре начал готовиться для служения под его руководством. И вот под моим руководством сейчас свыше тысячи капелланов и мы сегодня помешаны на завоевании душ.»
Шесть месяцев спустя этот лондонский проповедник полетел на съезд 5000 индийских миссионеров в отдаленном уголке северо-восточной Индии. Человек, отвечавший за съезд, скромный нерослый мужчина, повел его к себе на незатейливый обед. Проповедник спросил: «Как вы, будучи индусом, пришли ко Христу?» Тот ответил: «Я находился на очень привилегированной должности, работал в индийской дипломатической миссии и путешествовал по миру. Я так рад прощению Христа и тому, что Его кровь покрыла мои грехи. Мне было бы очень стыдно, если бы люди знали, в чем я был замешан. Одна дипломатическая поездка занесла меня в Сидней. Перед самым отъездом я делал покупки, и, обвешанный пакетами с игрушками и одеждой для моих детей, я шел по Джордж Стрит. Обходительный седовласый мужичок вышел передо мной, предложил мне брошюру и сказал: «Извините меня, сэр, вы спасены? Если бы вы умерли сегодня, вы бы пошли на Небеса?» Я поблагодарил его, но это взволновало меня. Я вернулся в свой город и нашел индусского священника, но он не мог мне помочь, зато он дал мне совет: «Просто чтобы удовлетворить свое любопытство, пойди и поговори с миссионером в миссионерском доме в конце улицы». Это был судьбоносный совет, потому что в тот день миссионер привел меня ко Христу. Я немедленно бросил индуизм и начал учиться для служения. Я оставил дипломатическую службу, и вот я, по благодати Божьей, руковожу всеми этими миссионерами, и мы завоевываем сотни тысяч людей для Христа».
Наконец, восемь месяцев спустя, баптистский пастор Кристал Палас служил в Сиднее, в его южном пригороде Гаймейр. Он спросил баптистского служителя: «Знаете ли вы невысокого пожилого мужчину, который свидетельствует и раздает трактаты на Джордж Стрит?» Он ответил: «Знаю, его зовут мистер Генор, но я не думаю, что он все еще этим занимается, он слишком слаб и стар.» Проповедник сказал: «Я хочу с ним встретиться.»
Два вечера спустя они подошли к небольшой квартирке и постучались. Невысокий, хрупкий мужчина открыл дверь. Он усадил их и заварил чай, но был на столько слаб, что из-за дрожания расплескивал чай на блюдце. Лондонский проповедник поведал ему все истории, произошедшие за последние три года. Слезы текли по глазам невысокого старичка. Он сказал: «Моя история такова: я был рядовым матросом на австралийском военном корабле и вел распутную жизнь, но в моей жизни наступил кризис, я на самом деле зашел в тупик. Один из моих коллег, чью жизнь я буквально превращал в ад, оказался рядом, чтобы помочь мне. Он привел меня к Иисусу, и за сутки моя жизнь перевернулась, ночь превратилась в день, я был так благодарен Богу! Я обещал Ему, что буду делиться Иисусом в простом свидетельстве по меньшей мере с десятью людьми в день, как Бог будет давать мне силу. Иногда я был болен и не мог этого делать, но тогда в другие разы я наверстывал. Я не был параноиком в этом, но я делал это свыше сорока лет, а когда я вышел на пенсию, самым лучшим местом была Джордж Стрит – там были сотни людей. Я получал множество отказов, но многие люди вежливо брали трактаты. Сорок лет занимаясь этим, я до сегожняшнего дня ни разу не слышал об обращении хоть одного человека к Иисусу.»
Я бы сказал, что это точно посвящение. Это должна быть чистая благодарность и любовь к Иисусу, чтобы делать это, не слыша ни о каких результатах. Моя жена Маргарита сделала небольшой подсчет. Этот, не обладавший харизмой баптистский мужичок, повлиял на 146100 человек. И я верю, что то, что Бог показывал тому баптистскому проповеднику, было лишь самой верхушкой верхушки айсберга. Только Бог знает, сколько еще людей было приведено ко Христу.
Мистер Генор умер две недели спустя. Можете ли вы себе представить, за какой наградой он пошел домой на небеса? Я сомневаюсь, что его портрет мог бы когда-нибудь появиться в журнале Харизма. Вряд ли бы о нем когда-нибудь появилась похвальная статья с фотографией в журнале Билли Грэма «Решение», какими бы прекрасными ни были эти журналы. Никто, за исключением небольшой группы баптистов на юге Сиднея, не знал о мистере Геноре. Но я скажу вам - его имя было знаменито на Небесах. Небеса знали мистера Генора, и вы можете себе представить приветствия и красную ковровую дорожку и фанфары, которые встретили его дома!
